Виктор Евгеньевич Надеждин (1928–2018) – отважный военный летчик, уволен в запас в звании майора. Родился он в деревне Новосергиевка Ряжского района Рязанской области. Окончил ремесленное училище, Московский индустриальный техникум и Омское летное военное училище. Служил в полку бомбардировочной авиации (г.Коды. Грузия), затем в полку транспортной авиации. В 1961 году находился в командировке в Лаосе, где шла война. В период 1974–1976 гг. был руководителем полетов в экспедиции в Антарктиде. Имеет государственные награды: отечественный орден Красного Знамени, Орден Трёх слонов (Лаос) и медаль «За отвагу» (Лаос). За годы службы освоил разные самолёты: «Пе-2», «ЛИ-2», «ИЛ-28», «ИЛ-14», «АН-8», «АН-12» и др. Обосновавшись с семьёй в Раменском районе, работал в ОКБ (РПКБ), много летал, испытывая авиационные приборы, ушёл на пенсию с должности старшего диспетчера Быковского аэропорта.

По долгу службы, чести и любви

Верно классик подметил: «В жизни всегда есть место подвигу». Только в сердце человеческом для этого тоже должно быть место. Приходя в этот мир, каждый из нас без исключения получает, как великий дар, такое сердце – большое, доброе, чистое… Готовое, особенно после Крещения, вместить целый мир. А дальше все зависит от нашего свободного выбора, чем его, это сердце, наполнить.

Отец наш, Виктор Надеждин, был человеком чрезвычайно порядочным и скромным, что, впрочем, не мешало ему быть одним из лучших и в полете, и на охоте, и на рыбалке, и в застолье, когда все поют, и в Доме офицеров на танцах (партнершей, разумеется, была только мама). Друзья-товарищи его, еще молодого летчика, уважительно величали «Евгеньевич», или просто «Командир».

                «Сын, помоги мне дотянуть до полосы»

Его рекомендовали кандидатом в отряд космонавтов, но не прошел… Из-за происхождения. Дедушка и бабушка наши из рода потомственных рязанских священников, среди которых есть и новомученики, те, кто прошли тюрьму и лагерь. Умер в глубокой старости, не дожив до своего 90-летия пяти месяцев. Но оставил нам, своим детям, родным, мне – его старшему сыну, пожалуй, последний, самый удивительный пример мужества и человеческого достоинства перед лицом неминуемого ухода. За последние три месяца его жизни она, старая карга, раз семь приступала к нему, но всякий раз после Причастия – благо церковь рядом – отступала, а папа против всех правил человеческой природы продолжал жить и только говорил мне: «Сын, моторчик еле телепается, помоги мне дотянуть до полосы». Это означало: «Помоги мне принять её с полным мужеством». Так и было отец! Ты дотянул до полосы, и посадил свой самолет, и только после этого выдохнул в последний раз, чтобы там вдохнуть наконец полной грудью!

Детство

Виктор Надеждин родился в 1928 году в рязанской глубинке в семье простых сельских учителей – Евгения Михайловича и Валентины Алексеевны Надеждиных. В семье было трое братьев и сестра. Старший брат, Ростислав Евгеньевич, до сих пор здравствует. И в свои 93 года бодр, жизнерадостен и задаёт многочисленным потомкам рода Надеждиных высокую планку не только долголетия, но и высокой порядочности, интеллигентности во всем. Жили, как и все советские люди в то время, трудно, но счастливо. Умели радоваться и горевать со всей страной, особенно, когда пришла война. Не раз мальчишками бегали на железнодорожную станцию после очередной немецкой бомбежки. Своими глазами видели беду, но не унывали. Много работали и в колхозе, и по своему крестьянскому хозяйству. Научились всему: и пахать, и косить, и сеять, и урожай собирать, а когда бывало голодно – делать любую другую работу: паять, ковать,

плотничать и прочее. За это получали кружку молока, укрух хлеба или картохи ведро, но чаще «спасибо» от односельчан и были счастливы помочь в нужде каждому.

                Любовь к небу, любовь летать!

Наконец война закончилась. Старшие братья, папа и дядя Слава, конечно же рванули в Москву. Их уже невозможно было удержать в избе с соломенной крышей и земляными полами в сенях. Поступили в ремесленное училище, затем в Индустриальный техникум. На последнем курсе там же, в техникуме, папа встретил свою первую и единственную любовь – нашу маму Валентину Филипповну, с которой прожил долгую жизнь (66 лет), полную испытаний, тревог, но такую счастливую! Впрочем, это особая история… А братья, посмотрев в клубе фильм «Сказание о земле Сибирской», конечно, уехали в Сибирь за новыми приключениями. Один год проработали мастерами в местном ремесленном училище, и тут повестка в армию.

А в Омске находилось известное на всю страну летное училище. Папе показалось скучным просто отслужить три года в армии, и он поступает совершенно спонтанно: кто-то посоветовал это летное училище… И здесь встречает (о чудо!) свою вторую любовь – любовь к небу, любовь летать! И какая из них больше? Та, незабвенная, которой еще учиться в Москве три года, или эта, которую, взявшись за штурвал, можно крепко обнять руками? Совместно с мамой приняли компромиссное решение. Сразу по окончании мамой техникума, а папой училища решили пожениться, а до этого, извините, только горячие, страстные письма и верность слову… и друг другу. Папе, конечно, было легче дождаться этого дня, ведь он занимался любимым делом.

Летать для него стало так же важно, как дышать. Это уже была не учеба, не работа, а состояние души, и такие парни уже не из ряда людей обыкновенных! Поэтому очень скоро папа становится хорошим военным летчиком. С тех пор и до самой смерти папа много летал; стариком, конечно, уже во сне… И удивительное дело – он помнил каждый свой полет во всех его мельчайших деталях, он помнил до смерти имена и фамилии всех своих живых и погибших товарищей, даже вьетнамских летчиков, которых ему пришлось обучать во время одной из своих командировок.

«Молодец, парняга!»

Настал долгожданный день. Папа с мамой поженились. Папа получил распределение в полк бомбардировочной авиации, что в г.Коды (Грузия). Скоро устроился и вызвал к себе маму. С тех пор они не разлучались (только на время командировок). Папа самозабвенно летал, осваивая различные типы самолетов, а мама ждала его, что ему, отчаянному летчику, помогало всякий раз возвращаться живым и здоровым из самых опасных полетов. А позже мы уже семьей переехали в Азербайджан. Папа получил назначение в полк транспортной авиации. Переучился на «ИЛ-14», полюбил этот самолет так, что, казалось, сросся с ним. Теперь он уже был отличным летчиком. Любил рискнуть: пройти по грани, принять трудное, единственно правильное решение в сложной ситуации. Мне, как старшему сыну, он иногда рассказывал о таких полетах. Один раз, например, ему из Белоруссии пришлось везти командиров авиационных частей на какие-то сборы в Киев. Их было человек 20, и все полковники, опытные летчики, асы. Уже на подходе к Киеву, когда горючее было на пределе, диспетчер предупреждает, что погода испортилась настолько, что посадка невозможна, сильный, шквалистый боковой ветер, ливень, ни зги не видно – вообще ничего не летает… И предложил пару вариантов, куда можно было бы попробовать сесть.

Папа сообщает, что горючее на пределе, его не хватит, чтобы долететь до альтернативной полосы. Тогда диспетчер спрашивает: «А какой у вас допуск?». Папа, молодой летчик, понимая, что других вариантов просто нет, называет самый высокий, который бывает только у очень опытных летчиков, у асов, что позволяет им принимать самые рискованные решения. Тогда диспетчер говорит: «Под ваш ответственность». (Огни полосы появились в самый последний момент, когда уже поздно менять решение.) Шасси самолета точно коснулись «Т», идеальной точки приземления. Диспетчер после долгой паузы, видно, очень переживал, объявил место стоянки. Офицеры, выходя из салона, улыбаясь, жали молодому летчику руку, хлопали по плечу и говорили что-то наподобие «молодец, парняга!». А папа позже вспоминал: «Мне до сих пор стыдно за этот случай, сын!». Это было уже незадолго до смерти, когда я спросил у отца: «Папа, а был у тебя случай, за который тебе стыдно до сих пор?».

Надо было помочь лаосскому народу и наследному принцу

В 1961 году – про эту войну и сейчас мало кто знает – надо было помочь лаосскому народу, как им сказали в политуправлении. Мы поддерживаем одного наследного принца, американцы соответственно другого. Дело добровольное. На сборы – сутки. «Какой же он был счастливый! Не мог дождаться утра, – рассказывала мама. – Это на войну-то!». На своих самолетах через Москву, где получили последние инструкции, без пулеметов даже, с одним табельным оружием (пистолетом ТТ), через Монголию и Китай прилетели в Ханой, недалеко от которого базировались. И аккурат 31 декабря 1961 года отец вылетел (в первый день приезда) на свое первое боевое задание в Лаос. Когда подтянулись остальные эскадрильи, папа отработал уже не одну площадку и хорошо знал оперативную обстановку, совершая ежедневно по два полета вместо одного. Работа заключалась в доставке партизанам мин, риса и прочих грузов. Для этого выделялись площадки в горах и джунглях, в труднодоступных скрытных местах, часто настолько неудобных, что некоторые экипажи возвращались на базу, не выполнив боевое задание: сбрасывать груз надо было

на бреющем полете, на минимальной скорости, среди гор, и это было очень рискованно. Отец, кстати, за год войны сделал 220 боевых вылетов и ни разу не возвратился с невыполненным заданием.

                Ещё до прилета всех наших выяснилось, что американцам очень не понравилась помощь русских (хотя на фюзеляжах самолетов и не было красных звезд – конспирация). Их «фантомы» в полном вооружении устраивали «засады» на возможных подходах к партизанам. Отец не раз видел эти «этажерки» – самолеты противника, патрулирующие на разных высотах. Он даже рассказывал, что, похоже, в штабе завелся шпион – так досконально американцы знали планы, и поэтому отец умышленно в последний

момент менял маршрут своего звена, чем не раз спасал свою жизнь и жизнь своих товарищей.

Заболел командир эскадрильи, и отец заступил на его должность. Лично планировал маршруты и самые опасные оставлял себе. Были случаи, что экипажи сбрасывали мешки с рисом с большой высоты. Мешки, конечно, рассыпались, а летчики по возвращении объясняли, что технически невозможно сбросить груз с такой высоты. Тогда отец летел сам: выжимал из машины все последнее, сбрасывал груз «как по писаному», переваливал-таки гору и, вернувшись, докладывал начальству, что это крайне опасно, и партизаны меняли точку.

Более года длилась война. Мы, конечно, победили, но были и потери. Два наших экипажа были сбиты, ранены, но, к счастью, люди остались живы. На одном из таких самолетов (уже после перемирия) отец прилетел на один аэродром. Там были американцы, они подошли к его самолету, посчитали пробоины (их было 38 от крупнокалиберного пулемета) и откровенно удивлялись, как русские летают на таких машинах: весь фюзеляж изрешечен. Вылет уже разрешили, поэтому отец сказал: «Сейчас покажу»… И как «заломил», а потом «пробрил»… «Ну, в общем, как-то так мы летаем!»

Летное дело для вьетнамцев и баян на двоих с Германом Титовым

Кроме боевой работы, отец обучал летать вьетнамцев, уже через некоторое время объясняясь с ними по-вьетнамски в полете, и до смерти – удивительно! – даже помнил их имена.

Несколько раз пришлось лично «возить» лаосского принца, с которым тоже во время полета как-то объяснялся практически без переводчика (это было уже в конце войны).

Рассказывал отец и такой случай. Как-то раз к ним на базу во Вьетнам прилетел космонавт Герман Титов. Он был совсем рядом, в Индонезии, с официальным визитом и решил поддержать наших. После официальной части, в момент застолья, Титов и папа оказались рядом, и когда уже «развеселились», то по очереди с ним «резали» на баяне и пели, а пел отец очень хорошо. «Прилетел к нам уставший, лицо землистое, а улетал такой радостный, родной… Простой парняга!». Это у папы было высшей похвалой мужчине.

На бреющем полете над абрикосовым садом

Наконец командировка закончилась. Дома со дня на день ожидали возвращения летчиков. И вот этот день настал. И видел я это своими глазами. Папино звено из трёх самолетов сделало несколько эффектных заходов прямо над военным поселком, медленно покачивая крыльями в знак приветствия. А потом, когда все, от мала до велика, высыпали на единственную в поселке улицу, отец и его звено (я так теперь понимаю) показали, чем они там занимались во Вьетнаме и Лаосе. С бокового захода они «брили» сначала над абрикосовым садом, что с одной стороны поселка, а затем, когда им показалось высоковато, над чистым полем, что с другой стороны поселка, и махали нам уже не крыльями, а руками – это было видно! Дети кричали от восторга, по крайней мере мы, мальчишки, женщины плакали, мужчины, летчики улыбались.

Отец продолжал служить в своей части. В 30 лет он был уже опытным летчиком, с боевым опытом в мирное время. Освоил «АН-8». А затем, когда пришли новые машины (уже четырехмоторные «АН-12»), перед очередным переучиванием была строгая медицинская комиссия… Отца, молодого талантливого летчика,

заместителя командира эскадрильи, неожиданно комиссуют, списывают вчистую (одна из причин – деформационные изменения в позвоночнике, как потом выяснилось, вследствие неудачной тренировочной катапультации).

Из Азербайджана мы переехали в Подмосковье, поближе к родным братьям отца. Сначала жили в коммуналке недалеко от пл. 47 км, потом дали квартиру в Быкове. Папа работал в ОКБ, много летал, испытывал авиационные приборы.

Затем до самой пенсии работал старшим диспетчером в Быковском аэропорту.

В Антарктиду – на Южный полюс земного шара

Но, как только представлялась возможность испытать себя на прочность, уже в возрасте 52 лет он отправился в Антарктиду руководителем полетов с 20-й по счету экспедицией (1974-1976гг). Кроме прочего груза на «Сомове» привезли «АН-14», любимый самолет моего отца. Ну а дальше, вы сами догадываетесь, он уже летал на своем любимом самолете. Причем опытные полярные лётчики, видя его хватку, конечно, против правил, но доверяли ему командирское сиденье. И он, заняв его, вместе с ними дважды – самостоятельно! – летал на «купол» (Южный полюс земного шара)…Сложнейших шесть часов туда, шесть обратно, в аномальной зоне, где многие приборы, например датчик высоты, откровенно врут и рассчитывать приходится только на опыт.

Вот это было его, вот это было родное, рисковое дело! А поэтому, пока ребята отдыхали, он сам укатывал на артиллерийском тягаче взлетно-посадочную полосу, чтобы удостовериться, что нет теперь ни торосов, ни трещин, а значит – ребята и взлетят, и сядут надежно.

Был еще один забавный случай во время этой экспедиции. Прилетели в гости к нам на станцию «Молодежная» (одна из самых, пожалуй, сложных станций) австралийцы – веселые такие ребята на легких, как стрекозы, вертолетах. Посидели, как водится, за столом, выпили, ну и решили эти австралийцы наших «покатать», а заодно и проверить, как у наших ребят с нервами. Вызвался, как вы понимаете, один из немногих – папа. Какие «пляски» они устроили в воздухе (три вертолета), в том числе, например, останавливали машину прямо на краю айсберга, убирали обороты двигателя, а ветер сам сталкивал

вертолет на лыжах в океан, а затем полный газ – и «стрекоза» уже высоко над айсбергом. Папа спокойно смотрел за всеми этими манипуляциями австралийских асов, особенно за тем, как управляется машина, а потом говорит по-английски: «Я тоже летчик, а слабо теперь я вас покатаю?». Австралийцы удивились, но согласились и прямо в воздухе объяснили кое-какую технику управления вертолетом, подкорректировали кое-что, но согласились.

Когда они наконец вернулись на станцию, то очень хвалили отца, удивлялись нам, русским, и после «посошка» улетели восвояси.

Вместе с мамой 9 Мая танцевали у Большого театра

Отец был отважным летчиком: в общей сложности ему пришлось летать на 10-ти видах самолетов, начиная с легендарного «Пе-2», самолета Великой Отечественной войны. Он, конечно, многократно рисковал жизнью и чудом возвращался на базу; он, конечно, верный товарищ, который – уж точно – не оставлял друга в беде; он, конечно, душа любой компании, хоть и не сидел во главе застолья; он, конечно, строгий, но любящий отец, которого мы, дети, всегда боялись, но всегда гордились им и всегда старались быть похожими на него.

Но есть еще одна страничка в жизни нашего отца, пожалуй, самая главная: все эти его достоинства ничто в сравнении с тем, как он любил нашу маму, а она его. Вместе они прожили 66 лет. До самого конца, в возрасте уже под 90, всякий раз на 9 Мая на электричке, «своим ходом», они ездили к Большому театру, где собирались ветераны, и всякий раз танцевали – так проникновенно они танцевали! Люди хлопали, фотографировали, приглашали к себе, сами приезжали в гости к нам в Быково. Возвращались они усталые, с охапкой цветов, но счастливые, помолодевшие и всегда говорили нам, что День

Победы – это самый главный праздник в году у русских, «помните и чтите его»!

Папа, уходя, велел маме не спешить к нему. «Поживи подольше, я подожду». И мама, как послушная и верная жена (ей уже девяносто первый год), выполняет эту его последнюю просьбу. А я смотрю на папино фото, то редкое, что в наградах, уже на склоне лет, смотрю, как на икону, и мне стыдно, еще бодрому, но уже старику, что я не все в этой жизни ещё успел.

Отец – ты мерило моей совести. Успеть бы и мне стать лучше и, насытившись этой временной жизнью, перейти туда, где ты, где так хорошо, как око человеческое не видело, ухо человеческое не слыхало и даже на сердце человеческое взойти не могло.

Виталий Надеждин

Публикация отдела пресс-службы по Книге славы и достижений Раменского г.о. – 2019г.